Новости

Текстуальный конспект Второго кино-вебинара «Герои (не)нашего времени»

Опубликовано: 10.06.2019

Материалы второго кино-вебинара «Герои (не)нашего времени»

28 февраля 2019 года при поддержке Центра биографических исследований «AITIA» состоялась вторая встреча в рамках просмотра и обсуждения мини-сериала «Наши матери, наши отцы», посвященного событиям Второй мировой войны. В дискуссии приняли участие студенты бакалавриата и магистратуры направления «Культурология» («Культура Германии», «Русская культура») Института философии СПбГУ, студенты других факультетов, а также приглашенные гости из Германии – Ларс Краузе (Гёттинген) и Сабина Фишоттер (Гамбург; участвовала онлайн).

 

***

Валерия Дудинец: Мы обсуждали первые впечатления от сюжета, и развитие персонажей. Младший брат (Фридхельм) – после просмотра первой серии я думала, что он умер, был убит русскими. Но он оказался жив, и ситуация становится символичной. Он умирает как тот человек, которого мы видели в начале: романтичная натура с гуманистическими устремлениями. Во второй серии он предстает уже совершенно другим, как бывалый вояка, который уже готов умереть. Он прямо говорит об этом солдату, с которым остается наедине.

Сабина Фишоттер: Да.

Людмила Артамошкина: Это действительно важный момент. Можно вспомнить его же слова: «Война меняет людей».

Этот сериал для меня звучит очень лично. Первая битва, в которой оказался мой отец, была Курская дуга, Курская битва. Отец прошёл всю войну связным. Связной – это пехота (в России говорили: родная матушка-пехота). Он идёт перед всеми, обеспечивает связь. И, как говорил отец: «Я прополз на пузе всю войну». И понятно, что первые удары принимают на себя те, кто идет впереди. Для меня история, показанная в сериале, звучит определенным образом. Интересно, как она звучит для молодого поколения.

Тот образ войны, который мы видим в сериале – он для нас непривычен. И он необходим для русского зрителя, хотя мнения о нём имеются самые разные.

Валерия Дудинец: Такой сериал тяжело переносить в нашу среду. У нас события Великой Отечественной войны очень политизированы, используются в целях пропаганды.

Людмила Артамошкина: Да, это так. Но интереснее в этом вопросе то, как сериал накладывается на то, что вы уже видели, на образ войны с русской стороны, – увидели ли вы что-то по-другому?

Ларс Краузе: Для начала хотелось бы сказать, что весь сериал создан для одной страны, фокусируется на ней, и пропущен через призму её уникального культурного самосознания, которое, однако, несёт отпечаток двух проигранных мировых войн. Это то, что в данном сериале бросается в глаза особенно сильно. Сериал не репрезентирует собственно немцев. Он репрезентирует скорее тоску, сожаление (в любом случае, это для меня так), но он упускает исконные немецкие ценности, к сожалению.

Сабина Фишоттер: Разве?

Ларс Краузе: Эта Германия, какой она когда-то была, какой она мыслилась, эта немецкая идея никогда не была воплощена. Таким образом, «хорошая» немецкая идея не осуществилась, преимущественно из-за того, что была искажена рационалистической тенденцией. Это трагедия Второй мировой войны. Речь идёт о двух течениях Просвещения, и о том, что его рационалистическое течение в Германии решительно взяло верх. И это одна из причин, приведших к мировой войне. Так что этот сериал для меня видится скорее как рефлексия на эту тему, чем как представление чего-то действительно «немецкого».

Алёна Резвухина: Насколько я поняла, сериал однобоко представляет немецкое общество, только те негативные тенденции, которые взяли верх. Не показано Сопротивление, которое всё-таки имело место быть. Если сравнить, как в сериале показана Польша и Германия, то Польша оказывается сложнее, неоднозначнее. С одной стороны – они против немцев, с другой стороны – они против евреев. Немцы же более или менее придерживаются одной позиции, причастны к идеям, повлекшим за собой войну.

Людмила Артамошкина: Получается, ваше поколение видит персонажей немцев как показанных с отрицательной стороны. Я же увидела не отрицательное, а, скорее, человечное – человечность немцев.

Сабина Фишоттер: Да.

Дария Крушинская: Я не соглашусь. Главный мотив сериала – война вытаскивает из человека всё самое худшее. И, соответственно, все показаны одинаково серыми, люди превращаются в монстров на войне. Независимо от рациональности немцев или других факторов. 

Людмила Артамошкина: И русские в сериале не показаны, это важно. Их образ нейтрален.

Ларс Краузе: Это очевидно предпочтительная позиция. Этот сериал был создан с большой осторожностью. Германия живёт в ситуации, где любой человек в мире может указать на её прошлое пальцем: «вот, что вы наделали – две мировые войны!». Германия проиграла в обеих мировых войнах и стыдится. Исходя из этого и снят сериал. Видно, что он снят той Германией, что существует сегодня. Теми же настроениями проникнуто правительство Германии – люди, сидящие там, это слабые люди. Они стыдятся и порицают те идеи, что ввергли Германию в катастрофы 20-го века, но заодно с ними отрицают и стараются выкорчевать другие ценности, бывшие тогда. Они правят страной, у которой нет «сильных сторон», только слабые. Но тот, кто не уважает собственные ценности, не может уважать и чужие. И это опасно и уже имеет определенные последствия. Например, та же партия AfD (ультраправая партия в Германии – Alternative für Deutschland – прим.).

Алёна Резвухина: Но действительно ли этим проникнут весь сериал? Что насчёт тех же польских персонажей, разве они показаны осторожно, с оглядкой?

Сабина Фишоттер: Польские зрители, которые видели этот сериал, были оскорблены, потому что их партизаны были показаны, по их мнению, как какие-то монстры-антисемиты. Они не хотели принять это.

Я должна сказать, что категорически не согласна с мнением Ларса, что из-за слабости наших родителей возникли такие движения, как AfD. Такие партии сейчас возникают по всему миру, это глобальное явление.

Ларс Краузе: Да, конечно, с одной стороны – это глобальное явление. Но его связь с внутренней слабостью в людях остается. В случае Германии это видно через подавляющую, внушающую политику, в отношении которой AfD пытается выстроить свой имидж как её противоположности. Но ни одна из сторон не поддерживает исконные немецкие ценности, что AfD, что их противники. Это так типично по-немецки. Понимание собственной сущности, сути протекает в ситуации колоссального напряжения и давления. Ведь эта суть была искажена, «нездорова», чего, например, не было в России. И в итоге всё, что касается непосредственно «немецкости», немецкой культуры прячется, обрывается. AfD – лишь побочный результат этого процесса. Случай Польши и её изображения в сериале весьма показателен, а именно то, какие выводы можно сделать из того, что образ поляков получился лучше и сложнее, чем образ немцев? Политическое табу польским учёным-историкам на исследования неоднозначности польской позиции во Второй мировой войне – это шаг в неправильном направлении.

Я ни в коем случае не говорю о том, что в нацизме было что-то хорошее. Германия несёт огромную ответственность перед миром. Я говорю лишь о том, что история прорабатывается неправильно. Россия, например, нашла правильное направление в этом вопросе: Сталин предложил располагать рядом два типа солдатских захоронений – для немцев и советских солдат. Это первый шаг для общего будущего.

Сабина Фишоттер: Я думаю, что разница между Польшей и Россией в том, что Россия победила. Приход русских освободил Польшу. Поэтому они по-другому относятся к нам, чем к русским, потому что русские умеют прощать, будучи победителями.

Людмила Артамошкина: Здесь важен момент, как мы говорим о войне. Моё поколение не говорит о войне в терминах Победы – это современная политизированная лексика. Моё поколение и поколение отца не использовали выражение: «мы победили кого-то», говорили «мы освободили». Сейчас восприятие и лексика меняются, появляются некорректные слоганы («Спасибо деду за Победу», «1941-1945: можем повторить» и т.п. – прим.). Россия была освободителем, прежде всего, собственного народа. Песни, которые были на слуху – «Алёша», мысль, которая была с этим связана: «свобода для нас, для России, для мира». Вот, что такое была война для нас. Ключевым был образ солдата-освободителя. В терминах Победы говорят поколения, стоящие дальше от событий войны.

Восприятие войны также отражается и одновременно формируется фильмами о ней. Для моего поколения это, бесспорно, такие картины, как «Летят журавли» (реж. М. Калатозов, 1957), «Иваново детство» (реж. А. Тарковский, 1962), «Судьба человека» (реж. С. Бондарчук, 1959).

Ларс Краузе: Я видел множество русских документальных фильмов о войне, но не художественных.

Людмила Артамошкина: Это весьма показательно. Немецкая сторона не знает наших образов войны. Собственные образы войны Германия стала формулировать в кино гораздо позднее, это понятно, поэтому они так поздно приходят и к нам. Но почему в Германии, так плотно работающей с темой памяти, не знают русские фильмы о войне? Эта ситуация удивляет и показывает, что мы прошли вторую половину двадцатого века, так и не попытавшись понять друг друга.

Сабина Фишоттер: С литературой дело обстоит лучше, на филологическом факультете (направление русистика) нам давали читать «Тихий Дон», например.

Ларс Краузе: Я согласен, что проблема существует. Будучи в России уже полгода, мне кажется, я стал понимать (хотя бы отчасти) русское видение войны, что русские люди думают о ней, с какими чувствами она связана. Я также помогал в немецком посольстве в Санкт-Петербурге при создании документального фильма о Блокаде Ленинграда, и, как мне кажется, смог соприкоснуться с пониманием этой трагедии. Я собирал книги о переживших блокаду, переведенные на немецкий язык. Моя бабушка, беженка из Кёнигсберга, также оставила мемуары о своем опыте войны. И перевод воспоминаний о войне на языки друг друга – это была бы прекрасная возможность обмена образами, памятью.

Людмила Артамошкина: Но для начала можно обменяться и фильмами. Какие бы вы посоветовали немецким зрителям?

Из аудитории: В качестве фильма с наиболее точными образами войны можно ещё назвать «А зори здесь тихие».

Дарья Юматова: А есть фильм по повести Василя Быкова «Сотников»?

Людмила Артамошкина: Да. Называется «Восхождение» (реж. Л. Шепитько, 1976).

Валерия Дудинец: Я бы также, прежде всего, назвала фильмы советского времени. В современных кинокартинах видна коммерциализация. Такие фильмы не ставят своей целью передать наше отношение к войне. Они слишком политизированы.

Дарья Крушинская: Не совсем о войне, но о послевоенном времени повествует советский фильм «Зеркало для героя» (реж. Вл. Хотиненко, 1987). По сюжету мужчина попадает в прошлое, в год своего рождения, и видит, как его родители, по сути, восстанавливают страну после войны. Это хороший пример восприятия войны через поколение, так как главный герой сначала не воспринимает подвиг своих родителей, пока не видит его собственными глазами.

Ника Безверхова: Мне кажется, для России очень важно видеть и знать такие фильмы, и русские, и немецкие – не изолировано друг от друга. Когда я была в 5-ом классе и сказала, что хочу учить немецкий язык, мои одноклассники спросили что-то вроде: «Зачем? Ты хочешь стать фашисткой?». Дети иногда не разделяют немцев и нацистов, не понимают, что это не одно и то же, быть немцем и нацистом. Поэтому важно учить и знать историю тех событий.

Дарья Юматова: Да, когда я учила немецкий язык, мой брат также сказал, что это язык фашистов. Он не понимал моего желания учить этот язык.

Сабина Фишоттер: Когда я была в 1988 в Одессе, меня представили одной семье, и их ребёнок не поверил, что я немка, потому что для него немец – это был образ монстра.

Валерия Дудинец: Мне кажется, не во всех русских семьях можно встретить подобное предубеждение по отношению к немцам. Например, в моей семье так к немцам не относился никто. Может быть, это связано с тем, что у нас переплетено много народов, и что даже в школе половина детей изучала немецкий.

Людмила Артамошкина: У нашего поколения не было такой связи – немец и фашист. Даже когда играли «в войну», то разделение было на русских и фашистов, не на немцев. А потом происходит смешение этих образов. Восприятие войны поколением моего отца было непосредственным, телесным, потому и различение было ясным. Например, это касается детей на войне – и русских, и немецких. Более того, захватывая немецкие блиндажи, даже хвалили организацию, немецкий порядок.

Главное в сериале – это то, что он рождает объемную картину войны. Политизированности напрямую не видно. Как вам кажется, это так или сериал всё-таки пытается подстроиться под современного зрителя?

Валерия Дудинец: Сериал не заходит в крайности, нам никогда не показывают действия СС и тому подобное. Сериал пытается держаться нейтрально, не идеализирует немцев и не показывает их как жестоких убийц (нет демонстративности их жестокости).

Людмила Артамошкина: Соглашусь – сериал придерживается мягких акцентов, здесь не поднимается вопрос об участии вермахта в расправах и так далее. В этом смысле сериал осторожен, но это понятно – это болезненная тема для Германии. Поэтому для сериала как начального этапа разговора об этой теме это правильная осторожность. В этом плане русскому зрителю в чём-то «легче»: мы знаем о том, что происходило. Но для немецких семей увидеть и принять это может быть пока слишком больно.

Сабина Фишоттер: Я немного не понимаю, к чему мы не готовы?

Людмила Артамошкина: Я поясню. Есть у нас один фильм – «Иди и смотри» (реж. Э. Климов, 1985). И в нём запечатлена та война, которая у нас в памяти. И я не знаю, готов ли к таким картинам немецкий зритель.

Ещё в сериале прозвучала такая фраза: «человечность на войне невозможна». «Иваново детство», «Судьба человека» – как бы ответ на это, другой взгляд.

Вот и ещё одна проблема, которая меня волнует: мы не смотрим немецкие фильмы о войне, а немцы не смотрят и не знают наши кинокартины.

Дарья Крушинская: Относительно данного сериала, при его выходе российское министерство иностранных дел официально не рекомендовало его к просмотру, так как он может вызвать противоречивые чувства. Возможно, это неготовность нашей аудитории?

Людмила Артамошкина: Я не верю в то, что мы не готовы. Нам навязывают, что мы не способны понять это, не способны принять то, но это не так. Молодежь в больших городах, молодежь в провинции – у вас во многом единый взгляд, поэтому нет смысла предполагать, что кто-то поймет сериал неверно. Этот сериал, его обсуждение, и сама ситуация обсуждения – она говорит о том, что мы, интеллектуалы, не выполняем свою миссию. А ведь от подобных сюжетов зависит наше будущее. Время читать Ханну Арендт. Главный текст – «Ответственность и суждение». Для интеллектуалов связь ответственности и суждения принципиальна. Ещё одна важная книга: «Частный человек против тысячелетнего рейха» Себастьяна Хафнера. Это крайне важные тексты для тех, кто занимается немецкой культурой – и не только.

 

Расшифровка видеозаписи семинара: Анна Резвухина